Главная страница - Новости Александрии - Архив - Зверевщиков: Две бутылки коньяка и четыре палки сухой колбасы — это было выше крыши

Зверевщиков: Две бутылки коньяка и четыре палки сухой колбасы — это было выше крыши

06.02.2014 00:00:0032 просмотраАвтор: admin

15 февраля 2014 года в Украине будет отмечаться 25-летие вывода советских войск из Афганистана. О буднях войны, о героизме и маленьких радостях — в интервью с председателем Александрийской общественной организации воинов-интернационалистов «Солдаты в Афгане» Евгением Зверевщиковым.

Евгений Зверевщиков прошел Афган, Чернобыль и Нагорный Карабах

— Евгений Владимирович, если я не ошибаюсь, вы попали в Афганистан молодым лейтенантом по окончании военного училища. И были там дважды.

— Нет-нет, я один раз был в Афгане в 1985-1986 годах. И еще три месяца в 1991-м участвовал в событиях в Нагорном Карабахе.

— … и Чернобыле.

— Да, был на ЧАЭС в 1987 году.

— Вы обслуживали вертолеты. Что конкретно входило в ваши обязанности в Афганистане?

— Должность на то время у меня была техник по электронному и навигационному оборудованию. Было много секретных блоков, о которых я не распространяюсь.

— Это блоки непосредственно на борту вертолета?

— На борту, да. Одно из этих изделий отвечало за безопасность летного экипажа при атаках ракет типа «Стингер» и «Стрела-2м». Кто профессионал, те знают, о чем идет речь.

— То есть, на земле вы не сидели?

— Если ситуация мирная — все на земле сидят. А при боевых действиях техник летает в составе группы. Потому что необходимо вводить коды, обслуживать аппараты с грифом «секретно» и так далее.

— Приходилось участвовать в боевых ситуациях?

— Ну, понятно, что участвовал. В моем личном деле есть запись о награждении орденом «За службу Родине» третьей степени. Я был в восемнадцати операциях в составе эскадрильи.

— О чем думает человек, попавший под обстрел, что переживает?

— Я скажу словами настоящих мужчин: каким бы героем ты ни был, а жить охота. На борту есть своя особенность: ты думаешь не только о себе, а как выжить всему экипажу. Потому что ДШК (разновидность крупнокалиберного пулемета — Авт.) стреляет не по тебе одному, а по борту. Кто видел, что такое ДШК, особенно в темное время суток, — это сварка, трассу видно. И если резанет, загремят все. А не дай Бог под ЗГУ (разновидность зенитной пулеметной установки — Авт.) попасть, так это вообще кошмар — она разрезает вертолет как ножом, борт же дюралюминиевый.

— Броней вертолет не укрепляли?

— А где у него броня? Броня там смешная — 4-миллиметровка только где экипаж сидит, и все. Вертолет из обычного АКМ можно насквозь пробить.

«Я смотрю на своего друга на борту, а он белый, как комбинезон»

— Какие-то приметы, обереги, молитвы были, когда в мясорубку попадали?

— Да какие там обереги? Мамино домашнее благословение в дорогу — вот и весь оберег. Это сейчас есть крестики, маленькие иконки нательные. Раньше такое не разрешалось. Принял присягу — выполняй, защищай Родину.

— Вы часто писали письма домой? О чем?

— Писали, что все нормально, все хорошо. Естественно, я не писал про боевые операции. В основном: мама-папа, привет, все хорошо.

— О боях писать запрещалось или не хотелось волновать родных?

— Ну, во-первых, КГБ в то время не дремало. В каждом полку было по одному чекисту точно, а может и по три-четыре. Естественно, письма, особенно у бойцов, проверялись на 100 процентов. Личные фотографии, сделанные в Афгане, изымались. Да и вообще, какой смысл домой про операции писать, кого-то расстраивать.

— «Мажоры» — дети влиятельных родителей — в Афгане встречались? Или это был бедный и средний класс?

— Ну, почему же? Все, кто со мной служил, знают Сергея Ткаченко. У него мать в Москве курировала медицину, была заместителем какого-то важного здравотдела. А папа — полковник, инспектор Юго-Западного направления при генштабе Москвы. Он инспектировал Польшу, Венгрию и Германию. И Серега, допустим, мог «отмазаться» очень легко. Один телефонный звонок, и он не пошел бы в Афганистан. Но Серега пошел, а мать и отец узнали об этом аж через четыре месяца, как он уже был в Кабуле. То, представь, какое состояние было у родителей. И он добыл до конца достойно, вместе с нами.

— Такой поступок как можно назвать — патриотизм?

— Ой, не будем мы говорить «патриотизм», это слишком громко. Смотри, как было. В части — а мы по распределению попали в Германию — в красном уголке собирают 32 лейтенанта. Выступает замполит. «Так, товарищи лейтенанты. Вы тут все одного звания и примерно одного возраста. Идет война с Афганистаном, и вы должны понимать, какое значение придает этому наша партия. Вот вам по листочку каждому, ручка — пишите, что считаете нужным».

И вот как в этой ситуации себя вести? Если рядом сидит такой же лейтенант, как и ты, пишет добровольный рапорт с просьбой направить его на войну, то что ты будешь писать? Напишешь, что я не буду, потому что у меня «ветер боковой»? Из 32-х лейтенантов я не видел ни одного, кто написал отказ. Хотя там были пацаны, у которых родились дети.

И еще давай говорить вот о чем. Это сейчас мы про Афганистан много знаем. А тогда что? Цинки приходят, а как идет война, какие боевые потери, какая специфика службы — этого никто не знал.

— … пока не попробовал…

— Да. Прилетаешь туда, и попадаешь под первый обстрел. А он еще такой, что от звуковой волны вертолеты качаются. Вот тогда многое понимаешь. Я смотрю на своего друга на борту, а он белый, как комбинезон, а себя же не вижу. Хотя, наверное, такой же. И приходит понимание, что детство закончилось, и ты уже не «лейтенантик», а «офицер».

«Что дембель, что замена — по состоянию души одинаково»

Должность на то время у меня была техник по электронному и
навигационному оборудованию. Было много секретных блоков,
о которых я не распространяюсь

— Что вам присылали родные в посылках, или туда посылки не ходили?

— О-о-о, посылки приходили. Допустим, мать Сереги Ткаченко присылала импортные медикаменты и для него, и для нас. А когда он старшим лейтенантом стал, пришло две бутылки коньяка, четыре палки сухой копченой колбасы и старлейские погоны. Так это было выше крыши. Это было лучше, чем если бы, допустим, прислали конфеты, магнитофон или телевизор.

— А как пропустили коньяк? Посылки не шмонали?

— Ну, его конечно изъяли бы, но это был спецрейс с полковником или генералом, который ехал курировать Афганистан. Поэтому все из рук в руки было, два полковника посылку принесли.

— А вообще, в Афганистане спиртное приобрести было можно?

— Оно было, конечно же. В 85-м году в Кабуле можно было купить водку за 25 чеков, без проблем.

— И покупали?

— Покупали, а как же. Если ордена присваивали, день рождения, смерть друга.

— Чем же тогда коньяк так обрадовал?

— А потому что из Москвы он был, из дому, с Родины. Не афганская моча какая-то.

— О чем мечтали? Вот, вернусь домой, и… Что и…?

— Вот домой вернуться и мечтали. Над кроватями было написано: «До замены осталось столько-то дней». В мирной армии пишут: до дембеля осталось, а у нас: до замены осталось. Что дембель, что замена — по состоянию души одинаково. И кстати, был у нас однополчанин, осталось у него на этой табличке 15 дней, и он погиб. Две недели до дома не хватило, сбили вертолет. Достойно воевал, и ни о чем не думал. Знал, что это надо — и вперед.

«Такие люди, как Зварич, — это крысы, и пошли бы они подальше»

— Существует ли на самом деле так называемый «афганский синдром», когда люди после войны не могли себя найти, спивались, становились наркоманами? Или это выдумка?

— Это было, было. Я, если можно, скажу словами Героя Украины, председателя Украинского союза ветеранов Афганистана Сергея Васильевича Червонопиского. Он сказал, что мы сейчас, в мирное время, в 10 раз больше похоронили бойцов, чем потеряли за 10 лет афганской войны. Вот, во многом это относится к «синдрому». То есть, парни вернулись, и не найдя себя, сели на стакан, на иглу, вошли в какие-то криминальные формирования. Нарушенная войной психика от этого еще больше усугубилась. А особенно у тех, кто попал в места заключения. Нормальным оттуда не вышел ни один афганец. Пусть мне покажут хоть одного, я лично его обниму и поцелую, но этого нет.

— У человека, прошедшего войну, наверное, достаточно мудрости понять, кто есть кто. Кого вы поддерживаете в сегодняшнем майданном противостоянии?

— Не хочу отвечать, у нас договоренность, что мы этого не комментируем.

— С кем договоренность?

— Ну, как с кем? Мы — Александрийский филиал Украинского союза ветеранов Афганистана. И наш лидер Червонопиский четко сказал: нейтралитет, мы за мир, мы аполитичны. И, кстати, мы не одобряем ситуацию, что часть афганцев находится в нейтралитете, а часть своевольно, с нашей символикой начинает с кем-то дружить. Да, у нас не у всех взгляды одинаковые, но есть афганская дружба, солидарность, один общий кулак, который должен придерживаться дисциплины.

— Чего, по-вашему, сегодня не хватает нашему обществу? Что мешает людям быть счастливыми?

— Ох, даже не скажу (задумался). Ну, коррупция, наверное. Хотя я не стал бы выделять конкретно Украину. Что, в России нет коррупции? Везде она есть, хотя в Европе не в таких масштабах, конечно. Допустим, я на таможне поляку предложу 100 евро взятки, он не возьмет, проверено. В то же время у нас у судьи Зварича находят в кабинете почти 2 миллиона долларов, и он рассказывает, что это традиции такие украинские — засевать на праздник. Такие люди, как Зварич, — это крысы, и пошли бы они подальше.

И еще, я сколько раз в чужих странах был, кругом тебе помощь окажут, хотя в первый раз видят. Человека посадить в свою машину, подвезти 30 километров, и высадить возле дверей гостиницы, чтобы он ее не искал, — для них не вопрос. А я еду и думаю об этом иностранце: вдруг ты приедешь в Украину и потеряешься… не приезжай в Украину, брат… тебе или никто не поможет, или помогут за такие шальные деньги, что ты умрешь на месте.

Написано для газеты «Взаимопомощь».

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Читайте нас в Viber Читайте нас в Telegram

#армия #Зверевщиков #Солдати в Афгані